Она кормила маленьких заложников грудью

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Вот осень и прошла - осень, начавшаяся Первым сентября в Первой школе. К началу этой зимы лучше в Беслане не стало никому. А хуже - уж точно четырем семьям, дети которых так и не найдены, официально они в розыске. И значит, пока ни тел, ни похорон, ни поминок, ни детей. Георгия Агаева, Аслана Кисиева и Зарины Норматовой, все - 1997 года рождения. И одиннадцатилетней Азы Гумецовой...

Зифа, мама второклассника Жорика Агаева, почти никогда теперь не покидает своего дома - она ждет.

- Вдруг Жорик вернется, а меня нет! Что же это получится? - говорит Зифа, улыбаясь куда-то внутрь себя. - Я знаю, в городе меня считают сумасшедшей. Но это не так. Я просто уверена: мой Жорик жив, его где-то держат.

Семьи, в которых дети до сих пор числятся пропавшими без вести, делятся в Беслане на два фронта. Одни верят, как Зифа, что их дети в заложниках. Другие - что мертвы и останки похоронил кто-то другой. Отсюда и выбор маршрутов. Зифа допускает для себя только два. Первый - на ближайший перекресток, толкая коляску одиннадцатимесячной Викочки, своей младшей дочки, и долго всматриваться вдаль, откуда, верит Зифа, рано или поздно появится Жорик. Второй - в детский садик "Голубой вагончик", куда ходил Жорик до школы. Сюда она относит конфетно-вафельную гуманитарную помощь, которая положена ей и Саше, старшему сыну, пошедшему в пятый класс, - за то, что были в заложниках.

- Детки поедят конфеты, - объясняет Зифа с нежностью, - и будто помолятся за Жорика. Ему и полегчает. ТАМ.

Но где это - ТАМ? Неясно. Никому. И Зифе тоже. Значит, все же - сошла с ума? Но что такое - норма? Ждать своего пропавшего без вести ребенка, даже когда все вокруг разуверились? Или не ждать, и психическое здоровье состоит именно в этом?..

Странность Зифы Агаевой имеет такие причины, что не дай вам Бог. Зифа - та самая женщина, которая, будучи заложницей, кормила детей грудью. У нее было молоко из-за Вики. И Зифа давала свою грудь всем, кто сидел рядом, - сначала, а потом - сцеживая жизнь по капельке. В ложку, которую дети передавали друг другу.

- Сначала дети грудь просто так сосали. Как полагается, - говорит Зифа.

- И большие?

- Конечно. Подползали и сосали. И мой Саша - ему десять, с удовольствием приловчился. А Жорик не хотел. Тогда я сняла с Жорика его новые мокасины - папа им с Сашей купил перед 1-м сентября, нацедила в ботиночек, чтобы Жорик не стеснялся попить моего молока. А мокасин все тут же впитал, он же кожаный... Я расстроилась. Другой мальчик, Азамат, видя, как я пихаю детям грудь, толкнул свою бабушку: "Бабушка, дай мне молока!". А она: "Какое молоко в мои-то годы!". Тогда я: "Подползай, Азамат! Я и тебе дам молока, а Жорик на твое место пока уползет". Так и сделали. И это все заметил тот, что сидел на детонаторе - напротив нас. Он был похож на волка. Заметил, как я даю грудь детям, - и навел на меня автомат, прицелился. Я не боялась, что он меня убьет. Я боялась, что он меня убьет на глазах у моих детей. И тогда я придумала, как его обхитрить...

Сегодня много разговоров о том, кто виноват в Беслане. Путин, Дзасохов, Зязиков... Виноваты, конечно. Но правда состоит и в том, что ни Путин, ни Дзасохов, ни Зязиков не подговорили того, на детонаторе, держать на прицеле кормящую женщину - он все решил сам. Хотя выбор был: сделать вид, что не заметил эти "завтраки, обеды, ужины", или вскинуть автомат...

Входит Тамерлан Агаев, папа Жорика, Саши и Вики, муж Зифы, они женаты двенадцать лет. На осунувшемся лице Тамерлана - маска горя и, наверное, агрессии. Но он быстро оттаивает, и оказывается, что и Тамерлан сегодня жив одним: этой истовой верой Зифы, что сын жив и вернется.

А Зифа продолжает:

- Я выпросилась в туалет. Не скажу, чего мне это стоило... Я специально так решила - можно было ведь и под себя, никто уже не обращал внимания. Но туалет был в кабинете. Я решила, что там-то, в ящике у учительницы, должна же быть чайная ложка! И действительно: я быстро нашла красивую ложечку, на ручке цветочки выгравированы... Схватила - и так радовалась, что с ложечкой вернулась и можно было сцеживаться тайком. Кормить детей стало намного легче и безопаснее. Я и сама потом молоко с ложечки лизнула - ничего, вкусное. А как на меня с завистью женщины смотрели, что у меня есть это молоко... О, как они на меня смотрели! Когда меня принесли в операционную после штурма и стали раздевать, ложечка выпала. Врачи: "А это что такое?". Я - им: "Не смейтесь. Это моя ложечка, я в нее сцеживала молоко для детей". И в операционной наступила полная тишина. Я помню эту тишину, она длилась долго. Я не сумасшедшая - я все помню... Мне - 33. Я так боялась этого возраста. И вот случилось... Знаете, третьего в зале было очень тихо. И террористы куда-то ушли, их было мало с нами. Мы уже по проводам ползали - было все равно. У меня начались галлюцинации, будто я в гробу. Жорик, наверное, испугался и от меня отполз.

Потом Зифу взрывной волной вынесло через окно. Известно, что все, кто сидел вокруг нее, сгорели, а она выжила. Хотя пол-лица раздроблено - были операции, и предстоят еще, а четыре осколка в ней так и поселились - опаснее трогать, чем оставить.

- Но мне эти шрамы и осколки - все второстепенное. Главное - Жорик. Когда он вернется, мы отметим третье его рождение, - все повторяет и повторяет Зифа. - Я так буду кричать: "Люди! Жорик вернулся!".

И на лице ее - счастливейшая улыбка.

- Ни один кулек за порог моего дома не внесут! Жорик жив! - это уже в отчаяньи...

Кулек - это бесланский осенний новояз. Кульками тут называют останки, которые привозят из Ростова, с опознания. Среди ростовских "кульков" Жорик не обнаружен... Да, там есть мальчики примерно такого же возраста. Но - не Жорик. Тогда чьи они? И почему нет тех, кто требует эти "кульки"?

И снова Зифа - уже тихо, шепотом:

- Я никогда больше не съем малинового варенья. В первые два часа нам было так страшно, Саша куда-то пропал. Жорик кричал: "Он его убил!". А я: "Это кино снимается". А Жорик: "Но почему так по-честному? И что это льется к нам?". И я: "Малиновое варенье, Жорик".

Марина Кисиева, тридцати одного года - исполнилось 1 ноября и поэтому уже не отмечалось, - живет в селении Хумалаг. После Первого сентября ее семья сократилась вдвое: Марина потеряла мужа Артура, который повез сына в школу на линейку, и сына Аслана, Асика, семи лет, ученика 2 "а", и осталась лишь с младшей дочкой, пятилетней Миленой.

Милена серьезна не по годам и поражает тем, что вообще не спрашивает, куда делся Асик. Просто наотрез отказалась ходить в детский садик. И безмолвно падала в обморок, когда женщины в доме начинали рыдать.

Артур, муж Марины, был "лучший отец класса", как позже скажет о нем учительница Асика Раиса Камбулатовна Дзарагасова-Кибизова. Это Артур настоял, чтобы Асика из Хумалага возили в лучшую школу Беслана. Да и что значит - "возили"? Он сам и возил, хотя и работал, и учился. Марина показывает его последнюю курсовую работу - "Правотворчество" на юрфаке Пятигорского филиала Российского торгово-экономического госуниверситета. Только за день до Первого Артур вернулся из Пятигорска, чтобы обязательно самому повести сына в школу. Марина тоже собиралась, но осталась дома совершенно случайно.

- Зачем я осталась? Я бы его вывела! Асик - маленький, лопоухий, худенький, смешной. Любимчик всех. И очень стеснительный, - говорит Марина, складывая брови домиком, собирая силы, чтобы не плакать при Милене.

Зато теперь все время плачет Нонна Кисиева - мама Артура и бабушка Асика, она живет во Владикавказе, но сейчас приехала в Хумалаг. Когда в семье обсуждалось, в какую школу определить способного Асика, Артур попросил мать забрать мальчика к себе, чтобы он посещал во Владикавказе лучшую школу и учился по-русски - в Хумалаге люди говорят все-таки по-осетински, а на будущее - для института - стоит получать образование по-русски... Так считал Артур. Однако бабушка Нонна отказалась, боялась не справиться со столь ответственной задачей - как миллионы других бабушек.

Сегодня бабушке Нонне тяжело настолько, насколько невозможно ничего исправить. Тела Асика нигде нет. А Артур погиб - его расстреляли сразу, 1 сентября. Террористы отделили мужчин на работы по строительству укреплений и развешиванию взрывных устройств.

- Люди говорят, - объясняет Нонна, - Артур сказал: "Чтобы я своими руками детей убивал!". И его убили.

И вот Асик остался в зале без папы. Тогда он подполз к своей учительнице Раисе Камбулатовне и почти до конца был с ней, постоянно спрашивая: "Где Артур?".

- Меня удивило, что "не где папа?", - медленно, как и положено учительнице начальной школы, произносит Раиса Камбулатовна. - Думаю, он все понял, но боялся ясности.

Раисе Камбулатовне 62 года - Первого сентября у нее был как раз сорокалетний юбилей педагогической деятельности. Раиса Камбулатовна, как многие учителя с огромным стажем, имеет гордую посадку головы и прямой стан - даже сейчас, когда в Беслане от полного сумасшествия на почве неизвестности - как идет следствие и кто виноват, - началась кампания поиска "убийц" среди выживших учителей, умело спровоцированная спецслужбами и сотрудниками прокуратуры.

- Да, переводят стрелки на выживших учителей - мол, они не выполнили свой долг до конца перед детьми и виноваты, что выжили, а дети нет. Не верьте, что кто-то кого-то мог спасать. Перед взрывом и после взрыва уже никто никого не мог спасать. Долг педагогов там был один: быть старшим товарищем, показывать пример и быть опорой для детей. Все так и было. Но только до взрыва. После взрыва поддерживать уже никто никого не мог. Третьего к тому же у всех наступило отупление. Галлюцинации... Сколько я Асика ни берегла, но в последний момент не уберегла. Первого мы вошли в спортзал с первой же волной, потому что расположение нашего класса, 2-го "а", на линейке было впереди, близко к дверям. Я села в зале впереди своего класса. За спиной - ученики с родителями. Взрывчатка висела надо мной. Артур Кисиев был с сыном, как все. Боевики сказали: "Всем молодым папашам выйти вперед". Через пять минут их застрелили в коридоре. Так два моих ученика остались без отцов - Мисиков и Кисиев. Я сказала своим детям: "Детей стрелять не будут". Асик лежал у меня в ногах и просил кушать. Я делала все, чтобы накормить. В первый вечер был такой случай. Рядом с нами находилась молодая мама с маленьким ребенком. Он плакал, она его все качала, но он не унимался. Сначала боевик прицелился в нее - мол, уйми. Потом глубоко вздохнул, достал бутылку с водой и подал: "Это моя вода, дай ребенку. И еще две мои конфеты. Через платок дай ему пососать". Мать испугалась, что отрава. Но я ей сказала: "Нам все равно не уйти отсюда живыми, пусть хоть ребенок сейчас успокоится". Она отломила кусочек одного "марса" и дала через платок сосать своему малышу. Остальное - полтора "их" "марса" - я спрятала за спиной. Осторожно отломила больший кусочек Асику. Другие кусочки тихо раздала детям из своего класса. На вторую ночь, когда с водой стало совсем плохо и никого не пускали в туалет, я сказала детям: "Дуйте под себя". И они расслабились и стали так делать. Мальчикам дали кубышки из бутылок, чтобы они писили в них. Я сказала: "Пейте из этих бутылок". Дети брезговали. И тогда я первая отхлебнула мочи своего старшего ученика - шестиклассника, это мой класс, когда они были в начальной школе. Я даже нос не прикрыла, чтобы дети поняли, что не так страшно. И после меня они стали пить. И Асик тоже. Утром 3 сентября Карина Меликова, пятиклассница, вдруг неожиданно отпросилась в туалет - ей позволили, и тогда Эмма Хасановна Каряева, ее мама и наша учительница начальных классов, велела ей тихо нарвать листиков с комнатных растений в кабинете - потому что в туалет пускали в кабинет, где в полу прорубили дырку. Карина, умница, смогла нарвать листиков, переложить их между тетрадными страничками и принести в зал. Мы раздали детям эти листики. И Асик так ел во второй день. А Эмма Хасановна и Каринка погибли. Обе. Кто виноват, что я Асика потеряла в последний момент? Перед штурмом многим было очень плохо. Люди лежали без сознания. На кого-то уже наступали другие. Таисе Каурбековне Хетагуровой, учительнице осетинского, стало плохо, я поползла к ней, чтобы оттянуть к стенке, иначе бы ее затоптали... И оставила Асика. И - все. Я не слышала ни взрыва, ни стрельбы. Просто мир пропал. Я очнулась, когда на меня наступили спецназовцы. Прошли по мне, и я стала себя ощущать, начала выползать. Рядом были трупы, друг на друге, штабелями. Почему я осталась жива? А не они? Почему погибли семь моих учеников-второклассников? А не я, которой уже 62? И где Асик? Он каждую ночь перед моими глазами - ползет ко мне, как мышонок... Марина, мать Асика, еле жива, я знаю, я встречалась с ней...

...Марина листает тетрадки Асика - это главное ее занятие. Марина сходила в школу, перерыла все, что было в кабинете 2-го "а", и нашла тетрадки Асика за первый класс. Часами Марина перечитывает пять строчек единственного контрольного годового диктанта, который судьба подарила ее сыну. "Восемнадцатое мая. В саду растет шиповник. На нем хорошие душистые цветочки...". И опять: "Восемнадцатое мая...". За спиной у Марины, упершейся взглядом в эти тетрадки, - кровать. На ней - любимые вещи Артура разложены: открытая пачка сигарет, его зачетка, его студенческий, его курсовая. И его портрет - строгое лицо, задумчивые глаза. Милена движется перед портретом в абсолютном молчании - так странно.

- Мне кажется, она понимает, но не хочет ясности, - объясняет Марина поведение дочки ровно тем же, чем Раиса Камбулатовна - поведение Асика в зале. - Первые два месяца мне вообще было все равно. Я никуда не выходила. Забросила дом, девочку, она стала мне не нужна... Я сама по себе была... Кран не могла открыть. Не могла слышать звук льющейся воды. Почему детям не давали пить? Меня раздражало, что все продолжают есть и пить после 1 сентября... Я сходила с ума. Да и сейчас схожу.

- Психологи бывают у вас?

- Нет. Ни одного звонка от психологов.

Марина показывает письмо, которое ей принесли домой с новым ранцем - гуманитарную помощь для Асика "от школьников Санкт-Петербурга". Зачем, когда всем известно, что Асика нет? Письмо "от девочки Ируси 14 лет": "Ты пережил эти страшные дни - ты молодец!..". И дальше - предложение быть друзьями по переписке.

- Как мог наш адрес попасть в список живых? - спрашивает Марина и теперь уже плачет от обиды за чье-то бесчувственное головотяпство. - Ранец - это невыносимо. Психологическая помощь наоборот. Я теперь понимаю, что мне никто не поможет. Надо что-то делать самой. Хватит сидеть.

Движением руки Марина будто отводит свое горе на полсантиметра от себя в сторону. Она говорит, что решила ходить и требовать, а не тупо ждать, что кто-то принесет какую-то весть.

Однако требовать непросто. То жестокое положение вещей, что привело к горю в доме Кисиевых, укладывается во фразу: "И в Ростове Асика нет". В Беслане эти слова означают: генетическая экспертиза, официально проведенная теперь уже над всеми "фрагментами", доставленными после 3 сентября в Ростов, показала, что останков Аслана Кисиева среди них не обнаружено. Нет мальчика - но нет и тела. Зато в Ростове есть два мальчика примерно того же возраста, что и Асик. Значит?

Значит, впереди - эксгумации, запрограмированные теми, кто принимал решение поскорее всех похоронить, "чтобы люди не мучались". В Ростове, в известной военной судмедлаборатории, где опознавали тела, увы, делали это - как бы выразиться покорректнее - подчиняясь властному заказу "побыстрее", и политизированная спешка выродила монстра - худший из возможных вариантов. Многие в Беслане уже сознают: новое кладбище-полигон по дороге в аэропорт, кладбище, которое не смог бы придумать и Хичкок, - так вот, его придется перекапывать...

- Все наши считают, что Асик у чужих, - продолжает Марина, - что кто-то забрал его и теперь боится нам отдавать. Встречалась с родителями Азы Гумецовой и готова присоединиться к ним: забрать в прокуратуре списки мальчиков того же возраста, что и Асик, - но тех, у которых уже состоялись похороны, ходить по домам, просить их снова сдать кровь.

- В прокуратуре на двести процентов уверены, что дело в неправильных захоронениях, - объясняет Марина.

- В прокуратуре просят помощи родителей?

- Нет, но намекают. Когда захоронившие "свои" останки сдадут во второй раз кровь, их сличат с теми телами, кто есть в Ростове. И тогда что-то прояснится...

Это означает: Марина будет ходить по домам и подвигать семьи к эксгумациям. Сотрудники прокуратуры боятся это делать - боятся гнева народного. И перекладывают на тех, кому хуже всех. Очень "наш", очень государственный подход.

Первыми в Беслане этим стали заниматься - ходить по домам и просить людей снова сдать кровь - Саша Гумецов и Римма Торчинова, мама и папа Азы Гумецовой.

- Чтобы с ума не сойти. Если по правде, просто чтобы что-то делать, - объясняет Саша.

И он, и Римма - конечно, люди героические. Это очень сложно - живя сегодня в Беслане, отважиться на путешествие из дома в дом, чтобы уговаривать пап и мам, похоронивших своих детей, добровольно начать движение к раскопкам свежих могил...

- Сначала мы, естественно, верили, что Аза в заложниках, - продолжает Саша, черный от горя и самоистязания - он не спит всю эту осень, убивая ночи казнью самого себя за то, что не спас дочь. - Постепенно мы с женой стали понимать, что ее в заложниках нет. Ведь 4 сентября такое тут творилось: опознавали по трусикам, потому что по всему остальному тела узнать было нельзя. В Ростов же везли только тех, кто был черного цвета... Но и Ростов не смог принять такого количества трупов, и многих, черных, оставляли здесь, без экспертизы. Их забирали по домам... По трусикам... Но город наш маленький, тут нет бутиков, и у многих были одинаковые трусики, с одного базара. Вот и перепуталось все. Мы понимали это, сами по моргам ходили, каждый пальчик осматривали, в каждый мешок заглядывали.

- Как вы это выдержали?

У Риммы ни один мускул на лице при этом неловком вопросе даже не дрогнул:

- Я сказала себе: "Хуже, чем им, детям, ТАМ, в школе, быть не может. Жалеть себя я не могу". И не жалею. Сейчас вопрос для нас только в том, чтобы похоронить своего ребенка - выполнить последнее для Азки. В Ростове есть неизвестная девочка, похожая на нашу возрастом, - но не наша. Значит, у кого-то лежит наша, возможно, вместо этой девочки. Но цепочка, кто чей, может оказаться очень длинной. Мы это сознаем.

- Цепочка эксгумаций?

- Конечно. В списке, который нам дали в прокуратуре, 38 адресов - где могли похоронить не свою. 38 погибших девочек примерно такого же возраста и телосложения. Главное, что мы уже на правильном пути: если количество останков в Ростове и число разыскиваемых совпадает - значит, дело в ошибках при опознании, и все они здесь... Только перепутаны.

...1 сентября Аза впервые пошла в школу одна - "без мам и цветов", как договорились они, закадычные подружки из 6-го "г", начинающие взрослеть. Света Цой, кореянка - единственная у мамы Марины Пак, Света-танцовщица, Света-придумщица, Света - солистка Театра детской моды... Свету нашли 27 сентября - через генетический анализ, потому что она была неопознаваема и без ног.

Вторая подружка - Эммочка Хаева. Из которой энергия буквально выплескивалась - она стихи выдавала экспромтом. Пока бежала по утрам в школу, со всеми соседями успевала поздороваться, всех окрестных бабушек спросить о здоровье... Тоже погибла. Но хоронили в открытом гробу. Повезло.

И Аза - единственная и обожаемая дочка Риммы и Саши. Римма не работала - давала Азе все, что можно было дать в Беслане. Танцы, пение, языки, кружки.

- Это были люди 21-го века. Я так их троих про себя называла, - продолжает Римма. - Хотя нехорошо хвалить своих детей. Но они были - не мы. С активной жизненной позицией. Хотели многого. Наша Аза - всегда со своим мнением, обо всем. Философствовала.

Римма показывает обычную школьную анкету - такие заполняют миллионы детей средних классов, и, как правило, формально: ФИО, кем хочешь быть, интересуюсь Шварценеггером или Петей из соседнего класса. Азина анкета другая. "Вопрос: Что тебя больше всего волнует? Ответ: Россия". Вот так. Родители нашли анкету только после Первого сентября. Как и сочиненные ею, видимо, накануне, стихи - листок оказался запрятан в кресле, между подлокотником и сиденьем. Почему?

"Я уйду туда, туда,

Где все есть и где все можно, - читает вслух Римма. -

Надоело больше ждать,

Это просто невозможно.

Это все произошло

И не рано, и не поздно.

Потому что навсегда,

Потому что все так сложно.

Мне билет заказан в рай,

И туда добраться скоро

Первым рейсом я смогу...

Это будет чуть попроще...

Недоговоренность - очевидная. Но и провидение - также очевидное.

...Известно лишь, что Эммочка, Света и Аза были сначала разметаны по спортзалу, но 3 сентября им удалось переползти друг к другу - у Мадины Сазановой, еще одной их одноклассницы, был день рождения, и они решили отметить праздник вместе. Сидели - их видели - как раз под тем окном, где подорвали стенку, делая отверстие, чтобы дети смогли выбегать... И значит, за то, чтобы другие спаслись, все, кто сидел у стенки, отдали свои жизни.

- Я не слышала, чтобы кто-то сидевший в этой части зала спасся, - подводит черту Римма. - Осталось только похоронить Азу. И все.

То есть ходить по адресам, по списку. Как на работу.

Вместо постскриптума

Невозможно уважать госмашину, воспроизводящую для своих граждан самые худшие сценарии - то "Норд-Ост", то Беслан. Но смотрите: что творится сегодня? Тихо, но верно государство скидывает с себя ответственность за все. Допустили эксгумации? Пусть расхлебывают именно те, кому хуже всех. Столкнем семьи похоронившие и семьи не похоронившие - и, глядишь, против Дзасохова и Путина митинговать не пойдут. И - правды от следствия еще долго не востребуют - не до того будет...

Где эта чертова психологическая служба, "налаженная в достаточном количестве"? Где поет свои песни Зурабов? На докладе у Путина об успехах? Где правительство, именуемое федеральным?

...Государство самоустранилось от всего. Беслан - в глубоком одиночестве. Тихо сходит с ума.

Анна Политковская

Опубликовано 2 декабря 2004 года