Сосед - больше, чем нация

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

 - Нет, я сказал: школу не открою. Хотите, чтобы моих девочек изнасиловали? Видели эту Хатынь? Еще раз говорю: занятия не начну. Да, я сейчас еду туда. Каждый день брожу по развалинам...

Я сижу в районо Пригородного района Северной Осетии. Сентябрь 1995 года. Еще минута - и мимо меня пробегает высокий стройный мужчина. Успеваю схватить за полу пиджака.

- Возьмите меня с собой на развалины.

- Вы с ума сошли! Туда нельзя. Пропуск нужен. Там военный комендант... Вам там что?! Кино?

И все-таки я увязалась. Села в машину директора школы села Дачное. Так состоялось мое знакомство с Михаилом Павловичем БАДАЛОВЫМ.
 
...Ни одного целого дома. От школы осталась только коробка. Перешагиваем через груды мусора, поваленные стены, разрушенные парты. На классных досках матерные слова. По-русски.

- Знаешь, мне всегда интересно знать, кто их учил?

Это ключевая фраза директора. Боялась предстать пред очи коменданта, но он словно обрадовался встрече.

- Хотите экскурсию по Дачному? Ингуши - классные каменщики. Чтобы это все разлетелось, нужна мощная артиллерия.

...Еще можно увидеть детскую ванночку с отлетевшей эмалью, треть стены, обтянутой обоями, часть стола, железный каркас кровати. Мир разрушенных вещей хранил остатки чьих-то жизней... Представить себе, что это сделала родная армия на родной земле, было невозможно.

- Возможно! - говорил комендант. По всему было видно, что ему не терпелось, чтобы кто-нибудь запомнил это зверство.

Самым удивительным было появление людей на развалинах. Оказывается, каждое утро автобус привозит беженцев из палаточных лагерей Ингушетии. Старики, дети усаживаются на обломки своего жилища и сидят так день. В пять вечера автобус увозит их в палаточные лагеря. Все хотела понять смысл пребывания на развалинах.

- Тянет... Здесь дом. Здесь могилы предков.

Бадалов уже тогда горел желанием восстановить школу.

Дачное казалось вымершим. Неужели это поддается восстановлению?

Поздним вечером в служебной комнатенке черменской школы мы "пировали". Нас принимала Раиса Цоболова, директор осетинской школы Чермена. Были еще две учительницы - осетинки. Дом Раисы сгорел. Она чудом спаслась. Но сейчас, три года спустя после осени 1992 года, она с ужасом вспоминала:

- Ты представь - поставила перед собой детей и говорю им: бегите куда хотите и как хотите. Сын все норовил остаться. Корова, видишь ли, телиться начала. Не мог ее оставить. Я выгнала детей. Они побежали. Потом как озноб прошел: "Я же мать! Как могла отпустить детей?!".

Раису спасла ингушская семья. Пряталась в их доме. Поняла, что это становится опасно для хозяев. Решила уйти. Вот тогда старик-ингуш сказал жене:

- Мать, мы с тобой свое отжили. Возьми белый платок. Иди первая. Скажешь, ведешь невестку в Ольгинское.

Ингушка вывела осетинку Раису.

- Ну и как, Миша, неужели после всего, что сделали с нами ингуши, ты войдешь в школу? - это вопрос Бадалову.

- Войду. Очень даже хорошо.

- И скажешь им "здравствуйте!".

- Да, скажу детям: "Здравствуйте!". Больше того, обниму их. У меня есть проверочный тест: если в день меньше ста объятий, я начинаю думать: что же сегодня случилось?

- Да не откроешь ты там школу. Дачное уже вымерло.

 Когда случился Беслан, я почему-то вспомнила сразу о Бадалове. Еще тогда, десять лет назад, я спросила его, прожившего всю жизнь в Дачном (из них 37 лет директором школы), кем он себя ощущает?

- Я всю жизнь живу среди ингушей. Это все определяет. Но я помню всегда, что живу на осетинской земле. Это тоже определяющий фактор. Как физик, я не верю в однополюсные миры. Чем сложнее организация жизни, тем выше ее качество. Мне повезло: я имею возможность обогатиться сразу у двух народов.

Вот именно он, Бадалов, нужен мне был для разговоров. Это не пустой звук. В горячих точках осмысление сущего происходит в специфически человеческой форме - беседе. По опыту Чечни, Нагорного Карабаха, Абхазии я знала, что именно в слове происходило не только домысливание, но и изживание всего того, что переворачивало душу. Есть потаенные, скрытые вещи, которые требуют быть артикулированы, произнесены. Непроизнесенность увеличивает опасность ложного хода и мысли, и действия. Разговор мостит дорогу к другому. Вяжет прерванные связи.

Найти Бадалова оказалось непросто. В школе Дачного нет телефона! (И это после Беслана!) В Октябрьском районо сказали: "Найдите Алена Делона - он все знает". Аленом Делоном оказался профсоюзный деятель. Он подсказал единственно правильный путь - приехать в день выдачи зарплаты.

- А почему его зовут Аленом Делоном? - спросила я секретаршу.

- Потому что - красив.

 
Здравствуйте все!

Он оказался таким же, каким был десять лет тому назад. Так же быстр, стремителен, неуловим.

Он выстроил школу. Вошел в нее, как и обещал, со словами: "Здравствуйте все!" - и с объятиями, которых ежедневно было не менее ста.

- Вот ты мне скажи, чем можно попасть в окно так, чтобы оно не треснуло, а была бы точечная дырочка. Не знаешь? А дети - знают.

Они все отпирались, прибывшие беженцы... Не мы да не мы... Но у Бадалова был исследовательский интерес. Бескорыстие директора сразило бедолаг. Оказывается, надо из шарикоподшипника вытащить всего-навсего один шарик и с разбега долбануть по окну.

- Вы их наказали?

- Ты что? Они же поделились секретом. Чужой опыт должен быть уважаем.

Для заурядного директора школы это все хулиганские штучки, для Бадалова - одна из форм проявления детской энергии.

...Несмотря на каникулы, школа живет. Нас собралось в классе человек пятнадцать: Рамина, Танзила, Фатима, Заида, Зелим, Людмила, Шамиль.

Я для них была оттуда - из Беслана.

Скажем прямо: Дачное живет по законам резервации. Если звоните в "скорую", вам могут сказать:

- А-а-а! Вам понадобилась "скорая", а когда наши дети погибали, где вы были со своей "скорой"?

А теперь - стоп! Когда ты произносишь эту фразу в Беслане, она, оторванная от конкретного человека, может произвести впечатление "законной мести": вот примерьте на себе. Каково это?! Вы ведь не умерли, живы будете, а наши...

Знак резко меняется, и цена слова становится другой, когда видишь перед собой реального ингуша, одержимого вечной тревогой и вечным страхом.

Почему я, учительница, сидящая в школе перед детьми, почему я-то испытываю напряжение? Что мешает мне заговорить с ингушскими детьми так, как я говорила с осетинскими.

Позже пойму: они боятся меня. Пришельца оттуда. Не доверяют мне.

И тогда я ныряю в свой урок, который провела в бесланской школе. Ныряю не только в бунинское слово, но и в свои фобии, связанные с уроком. Рассказываю про страхи, свои мучения и про то, как я их с трудом (не всегда успешно) преодолевала. Подошли учителя. И это - правда! Самый безопасный способ изжить наши комплексы, тревоги - это пространство культуры, которое свободно по определению.

Мучения получают канал не только для выхода. Происходит нечто большее - в горниле подлинного слова все неясное, смутное, мучительное получает свое название. Названное, узнанное, познанное уже не страшно.

Я рассказываю им про князя Андрея Болконского и про свои сомнения: дал бы Наполеон пить раненому князю или нет?

- Дал бы! Обязательно! - это выдохнули они. Я уже точно знала - окажись они рядом, дали бы воды страждущему.

Вот тут я узнала, что в первый день захвата школы все старики Дачного ушли из села в Октябрьское. Они хотели войти в Беслан и предложить себя в заложники.

- У вас не было мысли выразить свое сочувствие? - спросила я.

- Было. Мы боялись, что наше слово они могут воспринять как издевательство.

- Если я хочу попросить прощения, меня может остановить мысль, что прощение не будет принято?..

- Может, - сказали дети.

...Они уже начинали выезжать в Пригородный район, во Владикавказ. Казалось, все налаживается. Вот в прошлом году ездили на спектакль "Цыганский барон". Правда, заднее стекло автобуса оказалось разбитым, но в зале сидели рядом с осетинами.

Молодая учительница Аза Алтакова сказала:

- Есть такое ощущение, что существует специальный штаб по отслеживанию состояния народов. Как только шрамы затягиваются, поступает сигнал, и что-то случается. Все время один сценарий.

- А вы можете урок провести у нас? - спрашивают меня одиннадцатиклассники.

- Почему нет? - уже почти радуюсь я.

...Сидим с Бадаловым в его кабинете. Стук в дверь. Просят выйти меня. Директор насторожился.

- Эльвира Николаевна, мы хотим вам показать наш ингушский танец. Можно?

Ищут Зелима с кассетой. Тут же замечают, что у Зелима фамилия не Яндиев, а Андиев.

- Он хочет быть ближе к осетинам. У него есть идеал - знаменитый осетинский борец.

(Вот они, едва заметные подвижки в сторону соседа. Робкие, иногда неловкие, но все-таки навстречу.)

Я начинаю верещать, что не взяла с собой фотоаппарат. Начинаются поиски. Фотоаппарат не находится. Девочки говорят, что костюмы, взятые в филармонии в Назрани, можно увезти завтра, а не сегодня, как собирались.

- Это стоит денег? - спрашиваю я.

- Нет, нам дали бесплатно.

И тут начинается челночный разговор: я - про фотоаппарат, они - про костюмы, которые можно увезти завтра.

Вот так и толчем воду в ступе. И тут меня осеняет. Боже! У нас же идет на самом деле содержательный разговор. Только почему-то психика избирает не прямой, а окольный путь. Щадит нас самих? Боится инфляции слова? Не доверяет прямым ходам?

Нейтральное становится каналом для выражения сущностных психических состояний. Важно не утратить слух на это сущностное.

Так вот: на самом деле в актовом зале школы я говорю не про фотоаппарат. Вот она, моя внутренняя речь:

- Я не хочу уезжать. Мне хочется еще раз увидеться с вами. Я полюбила вас.

А дети говорят:

- Приезжайте завтра. Нам есть о чем с вами поговорить. К нам никто никогда не приезжал. Вы первая, кто говорит с нами после Беслана.

...На следующий день я опаздываю на целых полчаса. С порога слышу звуки ингушского танца.

- Сегодня все село уже знает, что приезжала московская журналистка, - говорит Бадалов.

Он ведет меня по-над речкой Канделеевкой. Хочет показать любимые с детства места.

Когда рассказываю о своих беседах с детьми, он повторяет свою любимую фразу: "Я знаю, кто их учил".

Однажды он резко прервал разговор вопросом: "Скажи, кто были их учителя?". Я не знала. И он тоже не знал. Но мучился этим вопросом. Потому что был учителем.

...Есть у меня в Беслане один собеседник. Поздним вечером я зашла на огонек и рассказала о своей поездке в Дачное.

- Нашли, где искать сочувствие. Это наш этнический враг. Запомните. Лучший осетин для ингуша - это мертвый осетин. Мы им платим той же монетой.

Вот это да! Позвонила своему другу Дамиру, бывшему мэру Беслана.

- Не переживайте. Мелко мыслящий человек может быть опасен. Кстати, как они там, ингуши?

"Мы ближе к тем, кого захватили в Беслане"

...Через неделю еду в Дачное с иностранными журналистами. Трое немцев и одна француженка. Они снимают фильм о Беслане. Про Дачное слухом не слыхивали. Берусь быть проводником.

Собирается деревенский сход. Приходит замглавы администрации Дачного. Его зовут Беслан. Приходит старейшина села Увейс Яндиев. Он узнал меня. Это с ним я беседовала на развалинах его дома 10 лет тому назад.

- Молодец, что приехала.

Страсти кипят. Люди с трудом выдерживают режим резервации, но перед отъездом Беслан говорит:

- Мы тут много чего наговорили. Если будешь писать, сними агрессию. Ты должна понять. Ты первая, кто к нам приехал.

В кромешной тьме мы покидаем Дачное, твердо решив, что назавтра возвращаемся. Журналисты арендовали владикавказскую маршрутку. Шофер (назовем его Русланом) живет в Хумалаге. Бесланская трагедия известна ему доподлинно.

Утром следующего дня Руслан спрашивает меня:

- Куда держим путь?

- Где были вчера, - беспечно отвечаю я.

Руслан кладет руки на руль и очень спокойно, без вызова и агрессии произносит:

- Я туда не поеду.

Пауза.

- Я не могу там быть. Среди них.

Я знала, что Руслан не поедет, если даже дадут миллион долларов. Едем во Владикавказ. Руслан сам находит шофера. Им оказывается молодой человек. Назовем его Казбеком.

...Дом ингуша Алихана - крайний в селе. Телевизионщиков привлекла живописная картина: по лестнице, ведущей со второго этажа дома, сбегали многочисленные дети. От двух до десяти лет. Потрепанная одежонка, прохудившаяся обувка. Этот антураж так не вязался с красотой, которой природа одарила этих детей, что было ощущение какой-то вселенской несправедливости, которую прямо сейчас надо устранить. Для чего Господь посылает в мир такую красоту? Чтобы обрядить в рямки?

Уже вовсю кипел чайник. Глава большого семейства Алихан служит в осетинской милиции. Первого сентября он охранял школу в поселке Майское.

- Я все равно не могу понять, почему около бесланской школы не было милицейского поста.

Сказать, что семейство Алихана живет бедно, - ничего не сказать. Ни утвари домашней, ни того минимума вещей, без которых дом не дом. Так - одна коробка. Старший сын Алихана занялся делом - чистит обувь гостей.

После Беслана жизнь в Дачном полна страхов.

На ингушском сайте (так говорят) было злорадство по поводу Беслана.

- Раз есть сайт, значит, и компьютер есть. И много чего еще есть. Посмотри на мой дом и моих детей, а еще на мать, которая до сих пор не может войти в свой собственный дом. У меня нет компьютера... Мы ближе к тем, кого захватили в Беслане. Я сразу представил детей той школы, которую охранял. У вайнахов ребенок до определенного возраста считается ангелом.

- Ангел ду, - успеваю вставить.

- Молодец! Это означает: ангел есть. Его и убили. Скажи, они люди?
За нами приходит сын Беслана. Пока отец не пришел, подросток рассказывает нам, как учится в экономическом колледже во Владикавказе. Мы спрашиваем: как обстановка, как настроение. Мальчик жмется и выдавливает из себя: все нормально.

Это трудно произносимое "все нормально" звучит рефреном в Дачном. На самом деле многое уже и еще ненормально. Люди помнят события осени 92-го года и упорно продолжают говорить: все нормально, все образуется. Если говорят о безработице (а она здесь тотальная!), обычно добавляют: "Работы нет ни нам, ингушам, ни осетинам". Если спрашиваешь о 1992 годе, не скажут: "Это сделали осетины". Обычно говорят: "Алазань" била. А чья она - Аллах ведает".

Тщательно оберегается едва возникшее равновесие.

Беслан отбросил оба народа к началу 90-х.

- Ты знаешь, как мы связаны с осетинами?

Беслан отходит от меня метра на два и ждет, когда я подойду. Но я не знаю, почему отошел Беслан, и упорно, как ишак, стою на месте. Оказалось, мне надо было ровно на два метра двинуться в сторону Беслана.

- Мы же с тобой говорим. Я отошел - ты за мной. Ты отошла - я тебе навстречу. Я - ингуш. Ты - осетинка. Двинулся один - следом качнулся другой.

Беслан приглашает к себе домой. Сын Беслана еще не знает, что он уже не учится в экономическом колледже Владикавказа. Отца вызвала директриса и сказала, что не может нести ответственность за безопасность ученика-ингуша. Не приведи, Господи, ни мусульманину, ни христианину видеть подростка, изгнанного из школы по принципу крови.

Он застыл у притолоки. Хотел войти в комнату и замер на словах отца:

- Он уже не учится во Владикавказе.

Беслан сказал, что о своем решении директор говорила с болью. Ей было стыдно.

Я вышла в коридор. На лавке сидел наш водитель Казбек. Он слышал рассказ Беслана о сыне. Вдруг он резко развернулся ко мне:

- Так вот зачем я должен был сюда ехать... Что же Руслан мне не сказал этого раньше.

Он выскочил во двор. Он тоже не мог быть здесь. Правы те и другие - вот в чем масштаб драмы!

Подошел имам. Нас пригласили к столу. Водителя не было.

- Позовите шофера. Без него не начнем, - сказал старейшина.

Киношник Маттиас вышел во двор. Вернулся с Казбеком. Он сел рядом со мной и долго не мог справиться с волнением.

Но что-то случилось. Что - я не знаю. Должно быть, сработал фактор Кавказского дома. Так бы я это назвала. Это когда в человеке, какой бы национальности он ни был, возникает голос Горы, как здесь говорят. Голос того, что выше отдельного человека, выше нации, но что неистребимо живет в каждом.

Уже возник разговор о России, которая не только не гасит огонь на Кавказе, а, наоборот, разжигает его. Если Россия не справляется со своими обязанностями, то... Старейшина быстро погасил горячую тему. Все оказались за этим столом свои. Я прозевала какие-то важные подвижки. Не успела схватить момент перехода "чужой - свой". А может, и не было никакого перехода. А есть, как сказал бы Федор Михайлович, страхи напущенные. Освободился от страха - кругом свои.

Уходить не хотелось.

- Мужчины, фотографироваться! - скомандовал Маттиас.

Встали в ряд. Имам, старейшина, бизнесмен, хозяин дома. Вдруг Казбек отделяется от нас и решительно идет к мужчинам-ингушам. Становится рядом с Бесланом. Ну а как же... сказано: мужчины...

Путь домой был победным. Мы знали, что среди нас есть великий человек. Казбек, преодолевший страх перед соседом, который казался врагом.

Свобода лепит образ человека по своему собственному подобию. Казбек пребывал в стихии речи, как на празднике жизни.

- Я спросил Алихана, ходят ли ингуши в Куртат к осетинам на свадьбы или похороны. Он сказал, что после 90-х годов - ни свадеб, ни похорон. Каждый всяк по себе... Ну и зря! Знаете, что я им сказал: сосед - больше, чем нация. Всегда больше.

Подъехали к Владикавказу ночью. Наш первый водитель Руслан уже ждал. Не без тревоги открыл дверцу и спросил своего товарища:

- Ну как... съездил?

- Съездил! Хорошую ты мне компанию обеспечил, Руслан.

Сделал паузу и выдохнул:

- А я еще с ингушами пообщался. Нормально, знаешь ли, пообщался. Даже очень.

Он уступил руль нашему водителю. Денег брать не захотел. Он шел к своей маршрутке походкой свободного человека, свершившего усилия быть человеком.
 
 * * *

Чермен. Ася Кадыровна Ужахова - директор ингушской школы. Недели через две после Беслана Ася предлагает провести мероприятие в спортзале.

- Вижу застывшие глаза своих учителей. "Мы не пойдем в спортзал". Беслан ввел запрет на многие вещи школьного обихода. Этот ужас не проходит со временем. Такое ощущение, что все это было с тобой.

Дачное. Занятия начались после 13 сентября. Весь месяц дети тянулись в школу. Были и такие, кто в школу не пришел.

Мать уговаривает первоклассника пойти в школу. Рисует мрачные картины жизни неграмотного человека: ни сосчитать, ни прочесть - как жить будешь?

Маленький ингуш берет сумку и останавливается у порога, зайдясь в крике:

- Дай мне хоть бутылку воды. Я видел, они не дают пить.

Беслан. Анета в спортзале потеряла свою девятилетнюю дочь Алану.

- Эльвира, ну как там они? - спрашивает меня Анета.

- Кто они, Анета? - спрашиваю я.

- Ты ведь была в Дачном. Расскажи мне, как там ингуши...

И я рассказываю Анете все то, что вы уже знаете.

P.S. Решила для себя: так и буду ездить... Из Беслана - в Дачное. Из Дачного - в Беслан. Есть другие предложения?
 
Эльвира Горюхина

Опубликовано 28 апреля 2005 года