Прислушаться к молчанию. О тематических табу на Северном Кавказе.

Общение на Кавказе было насыщенно разного рода табу — табу на имена людей и термины родства (к ним относится, например, запрет на называние супругов по имени), пространственно-дистанционными табу (запрет, например, проходить впереди старшего или запрет, существующий у ингушей и адыгов, на общение зятя и тещи), невербальными табу (регламентирующими расстояние между собеседниками, прикосновения и жесты).

В это посте — о тематических табу, т.е. о том, о чем в традиционной культуре народов Кавказа принято было молчать. Специалисты пишут, что «тематические табу предполагают запрет на затрагивание и обсуждение определенных тем, которые считаются потенциально конфликтными и этически неуместными». (Р. Газизов. Коммуникативные табу в немецкой лингвокультуре).

Самый известный запрет — запрет в течение 2-3 дней расспрашивать гостя о том, кто он, откуда и куда и почему направляется. Сначала принято было оказать гостю те услуги и внимание, которые предписывает горский этикет. Это дает право на расспросы, но расспросы носили самый общий характер — об общеизвестных новостях, о здоровье родителей. Такой стиль разговора на английском называется — small talk, т.е «разговор ни о чем». В современном варианте вы могли бы поговорить о пробках на дорогах, переполненном метро, новом фильме или о погоде. Традиция предписывала и то, чтобы гость не был слишком любопытным и не превышал пределы допустимого в разговорах с хозяином. Это насторожило бы хозяина. В одной из старинных балкарских песен говорится: «Кезлеринг бла чырдыланы санама», то есть - «Не считай глазами балки дома».

Во всех других ситуациях рекомендовалось избегать вопросов, которые могут поставить собеседника в неловкое положение. У черкесов, по свидетельству историка и историографа 19 в. Хан-Гирея, «правило таково, что должно... более слушать и менее говорить».

Тематические табу касались и разговоров о собственной персоне. Хвастовство, рассказы о себе и своих успехах, заполнение собой всего пространства воспринимались как невоспитанность. У чеченцев культ сдержанности и немногословия выражался в пословицах - «Разговорами корзину не заполнить», «Из яиц, снесенных на языке, яичницу не изжаришь»; «Не знаю, нет - одно слово, знаю, видел – тысячи слов», «Пока слово не слетит с уст - оно твое, раз слетит - ты его раб».

Современный этнограф Б. X. Бгажноков в своей книге «Адыгский этикет» писал: «Грубым нарушением являлся разговор мужчины о своих достоинствах и вообще о своей персоне». Н. Дубровин в своей книге «Адыге», изданной в Краснодаре в 1927 г., заметил: «...храбрые по природе, привыкшие с детства бороться с опасностью, черкесы в высшей степени пренебрегали самохвальством. О военных подвигах черкес никогда не говорил, никогда не прославлял их, считая такой поступок неприличным. Самые смелые джигиты (витязи) отличались необыкновенно истиной скромностью, говорили тихо, не хвастаясь своими подвигами, готовы были каждому уступить место и замолчать в споре; зато на действительное оскорбление отвечали оружием с быстротой молнии, но без угрозы и брани».

Уже упомянутый Хан-Гирей писал: «Говорить о своих, приписывать самому себе подвиги в каком бы то ни было виде, считается у черкесов величайшим пороком. Не менее того, по их мнению, хвалить человека в глазах его есть гнусное лицемерие».
Даже самые яркие, достойные и драматические страницы своей биографии мужчины пытались представить как обычный эпизод. Во время Кавказской войны, -приводит пример в своей книге "Адыги" Б. Бгажноков, - <на одном из собраний старейшин было принято решение о смертной казни двух братьев Шовгуровых, предательство которых послужило причиной гибели жителей целого аула на реке Лабе. Привести приговор в исполнение было поручено рыцарю, известному во всей округе под именем Магамет Колчерукий. Он застрелил обоих братьев в момент, когда те возвращались с чьей-то свадьбы и сообщил об этом следующим образом: «Ержиб (тип ружья, названный по фамилии мастера-исполнителя) прогремел Шовгура сыновья взревели». .

К тематическим запретам следует отнести и рассказы о хорошем сне: якобы злые духи могут помешать исполнению того хорошего, что человек увидел. Правда, существовало и другое поверье: хорошие сны можно рассказывать родным, особенно близкими людьми.

К числу запретов тематического плана относится существовавший в высокой, рыцарской воинской культуре запрет на разговоры о вкусной, приятной пище. Черкесы, например, вообще были весьма умерены в еде, к тому же заявить о том, что ты голоден, считалось неприличным. «Не найдется в нашем ауле ни одного молодого дворянина, который бы позволил себе намекнуть об ощущениях своего желудка»,—писал в связи с этим черкесский писатель и публицист 19 века А. Кешев.

По представлениям осетин есть много и с аппетитом — стыдно, а проявить обжорство — позор. Осетины говорят: «Хунди фаццо афсастай, да хадзарма ба арцо астонгай» (На званый обед явись сытым, а домой возвращайся голодным). Демонстрировать чувство голода также стыдно. Хозяину стоило немало усилий, чтобы осетина, даже если он заведомо голоден, уговорить сесть за стол. А когда он садился, ел мало, причем считалсоь неприличным сосредоточиться на процессе еды — считалось, что вкусная еда лишь фон для приятной беседы.

Осетинский этнограф 19 в. Савва Кокиев в «Записках о быте осетин» писал: «Осетин относительно нее (пищи) отличается необыкновенной умеренностью, воздержанием и выносливостью. Неумеренность и обжорство считаются большим пороком.Малейший намек на страдание голода считается высшим бесстыдством, почему человек стоически может переносить голод, не заявляя никогда никому об этом. Хорошо, что обычай отнесся к этому вопросу так разумно, обязав хозяина, со своей стороны, никогда отнюдь не спрашивать гостей, — «хотят ли есть» (это признак величайшей скупости, недостойной человека), а подать все, чем богат, и просить настойчиво гостей откушать».

Среди мужчин считалось неприличным вести разговоры о своих жене и детях, расспрашивать кого-то о домочадцах. (Хотя в женской среде такие расспросы считались актом вежливости). У осетин считалось неприличным говорить о своей жене или, тем более, хвалить её. А если всё-же приходилось упоминать о ней, или о детях, мужчина всегда, как-бы просил прощения у окружающих («Уае фарн бирае, ...»).

На Кавказе мужчины женами своими гордились, но ничего о них не рассказывали и публично не хвалили.

Неатрибутированное фото из группы на ФБ "Фотомузей КБР"

«Если у князя справляются о здоровье его жены и его детей, то он,багровея от гнева, не дает никакого ответа и, полный презрения, поворачивается к спросившему спиной», - писал о черкесах немецкий востоковед 19 в. Юлиус фон Клапрот в книге «Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах». Крайнюю сдержанность в этом проявляли и чеченцы.

Мне показалось интересным наблюдение лингвиста С.М.Адамовой о языках народов Дагестана: «Какими бы достоинствами не обладала женщина, в дагестанской лингвокультуре не было принято хвалить жену, как впрочем, и детей: лак. Оьрч1ая ц1а дайма ач1и авлия, щарссания ц1а дайма - щала авлия. «Кто хвалит детей - полудурак, кто хвалит жену - круглый дурак», букв. «Кто хвалит детей - полудурак, кто хвалит жену - круглый дурак». Авлияналли щарссания пахру байсса. «Дурак тот, кто хвалит жену»». (см. Адамова С.М. «Паремии, репрезентирующие межличностные отношения в семье( на материале лакского и английского языков»).

В целом подобные тематические табу формировали коммуникативную гибкость.

Что стало с этим запретами сейчас? Каким трансформациям они подверглись, какие вопросы нас раздражают больше всего, стали ли на Кавказе публично хвалить себя, своих жен и детей или нет? Об этом — в следующем посте....